Мурманск встречал нас пронизывающим ветром с нордовым акцентом и серым, низким небом. В порту, пришвартованный к пирсу, стоял Он — атомный ледокол, огромный, как гора, ослепительно-белый, с яркой красной полосой по борту. Он не просто казался большим, он подавлял своими размерами, ощущением нечеловеческой мощи, дремлющей в его ядерном сердце.
С этого момента обычная жизнь осталась за кормой в прямом и переносном смысле. Когда гигантские швартовы были отданы и ледокол плавно, почти неслышно, двинулся в путь, началось путешествие в другой мир.
Первые сутки прошли в спокойных водах Баренцева моря. Но вот в иллюминаторах появились первые, пока еще редкие, льдины. Они были похожи на белых лебедей, плывущих по темной воде. Затем лебедей сменили стада причудливых белых барашков, а еще через несколько часов мы уперлись в первое серьезное ледовое поле. Капитан объявил по связи: «Приготовиться к ледовому плаванию».
И тут Он ожил. До этого могучий исполин плыл почти бесшумно, но теперь его голос — низкий, глубокий, утробный гул — разорвал тишину. Мы высыпали на палубу, невзирая на холод. Ледокол не стал объезжать препятствие; он направил свой остроносый, подводный таран прямо на белую гладь.
Раздался грохот, которого я никогда не слышал. Это был не оглушительный взрыв, а мощный, продолжительный скрежет, скрежет самой планеты. Корпус корабля содрогнулся, но не затрясся, а уверенно, с невероятной силой принял на себя удар. Лед, толщиной в метр, а потом и в два, не ломался, а скорее рассыпался под натиском этой стальной мощи на тысячи бирюзовых осколков. Ледокол шел, как плуг по вспаханному полю, оставляя за собой канал чистой черной воды, которая тут же затягивалась серой ледяной кашей.
Дни сливались в одно гипнотизирующее белое полотно. Бескрайние белые просторы, прорезанные темной ниточкой нашего следа. Иногда на горизонте появлялись причудливые ледяные замки — торосы, громоздкие нагромождения льда, выдавленного невидимой силой. Ледокол и с ними справлялся, находя слабые места или просто продавливая их своим весом.
Однажды утром нас разбудил возбужденный крик: «Медведи!». К борту корабля, привлеченные, вероятно, шумом, вышли двое — взрослая медведица и медвежонок-подросток. Они шли по только что проложенному нами каналу, обнюхивали воздух, с любопытством разглядывали железного монстра. Их мех на солнце отливал кремовым золотом. Они не проявляли страха, лишь деловое любопытство. Казалось, мы незваные гости в их ледяном королевстве, а они — полноправные хозяева, пришедшие проверить, кто это нарушил их вековой покой.
Чем дальше на север, тем больше менялось небо. Оно стало не просто фоном, а действующим лицом. Свет за полярным кругом был иным — он не лился сверху, а стелился по льдам, окутывая все в мягкую, мистическую дымку. А однажды ночью небо взорвалось зеленым огнем. Северное сияние. Оно колыхалось, как гигантский занавес, переливалось изумрудными и фиолетовыми сполохами. Тишина стояла абсолютная, нарушаемая лишь тихим гулом атомного сердца где-то глубоко под ногами. Это было самое величественное и потрясающее шоу на Земле.
И вот настал тот день. На навигационных приборах все цифры сошлись к нулю. Широта 90°00’00”. Капитан торжественно объявил: «Мы на Северном полюсе!».
Ледокол остановился, замер в белом плену. Сошла на лед толпа ликующих людей. Мы прыгали, обнимались, фотографировались у условной точки, где сходятся все меридианы. Кто-то запустил в небо дрона, чтобы снять нашу крошечную красную точку на бескрайнем белом полотне.
Но самые сильные ощущения пришли позже, когда шум стих. Я отошел немного в сторону. Кругом, на все 360 градусов, простирался только лед и небо. Не было ни востока, ни запада, только чистое, абсолютное Здесь и Сейчас. Ветер доносил лишь звук собственного дыхания и биения сердца. Ощущение было одновременно пугающим и возвышенным. Я стоял на вершине мира, в точке, где заканчивается любая карта, в месте, где сила человеческого гения в лице атомного ледокола позволила дотронуться до невозможного.
Обратный путь казался уже знакомым, но впечатление не тускнело. Когда на горизонте снова показались темные скалы Кольского полуострова, я понял, что оставил там, во льдах, частичку себя. И привез с собой не просто фотографии и сувениры, а чувство сопричастности к чему-то грандиозному — к мощи стихии, силе разума и хрупкой, невероятной красоте нашей планеты, застывшей в ледяном безмолвии у самой макушки Земли.