Михаил Илларионович Голенищев-Кутузов-Смоленский – вот его полная фамилия на момент кончины. Двойная фамилия досталась ему от предков, а прибавление Смоленский он получил в ознаменование своих побед над Наполеоном.
Кутузов не был одноглазым
Почти все знают, что один глаз у Кутузова был повреждён в боях, и он его часто прикрывал повязкой. Мало кто знает, что Кутузов был ранен в правый глаз дважды. И совсем ничтожно количество тех, кто прочитал о том, что будущий победитель Наполеона был на волосок от смерти, однако, оправившись от ранений, продолжал видеть этим глазом, хотя и плохо.
Первый раз Кутузов был ранен в глаз во время войны с турками в 1774 году. Будущий фельдмаршал был тогда в чине подполковника. Турецкая пуля вошла в голову Кутузова у левого виска и вылетела через правый глаз. Хотя Кутузова и пользовал после этого выдающийся французский хирург того времени, можно сказать, что только чудом бравый русский офицер остался в живых.
Вопреки расхожему мнению, что в одно место две пули не попадают, в 1788 году, во время следующей войны с турками, Кутузов был вторично ранен в голову, опять в районе правого глаза. На этот раз ранение было не столь опасно, но врачи думали, что Кутузов (он уже был генерал-майором) ослепнет на один глаз. К общему удивлению, Кутузов по-прежнему видел правым глазом.
Знаменитые слова якобы Кутузова произнёс Барклай-де-Толли
Вопреки расхожему мнению, Кутузов не произносил на военном совете в Филях слов: «С потерею Москвы не потеряна Россия, но когда потеряна армия, тогда потеряны и Москва, и Россия».
Об этом знаменитом военном совете, где было принято решение оставить Москву Наполеону, мы знаем от авторитетного свидетеля, тогдашнего начальника штаба Кутузова, генерала Алексея Ермолова. Он писал, что совет открыл Барклай-де-Толли, пребывавший в ранге военного министра. Барклай сказал, в частности, и те слова, которые приписывают Кутузову, в таком виде: «Сохранив Москву, Россия не спасается от войны жестокой, разорительной; но сберегши армию, ещё не уничтожаются надежды отечества, и война, единое средство к спасению, может продолжаться с удобством».
За Барклаем выступили другие генералы, причём большинство склонялось к мнению Барклая о необходимости оставить древнюю столицу. Сам Кутузов ещё не высказывал своего мнения, хотя оно, прорывавшееся в отдельных репликах, было уже известно военному совету. Так, сам Ермолов высказался против отступления, на что Кутузов возразил ему, что он советует так, потому что на нём не лежит ответственность. Но формально Кутузов только подвёл черту прениям, поддержав мнение военного министра и большинства совета. «Кутузов, — говорит Ермолов, — приказал сделать диспозицию к отступлению. С приличным достоинством и важностию, выслушивая мнения генералов, не мог он скрыть удовольствия, что оставление Москвы было требованием, не дающим места его воле, хотя по наружности желал он казаться готовым принять сражение».
Дамский угодник
К числу личных черт Кутузова относилось волокитство за женским полом. Полководец был галантен с великосветскими дамами, однако не брезговал и женщинами попроще. Когда он командовал русской армией сначала на Дунае в войне с турками, а потом в войне с Наполеоном, с ним беспрестанно ездила свита из его молоденьких крепостных девок.
Злые языки, возможно, не без основания, рассказывали, что они не только стирали и готовили для фельдмаршала, но и обслуживали его интимные желания. Впрочем, если это действительно так, то подобные толки следует объяснять только завистью, а нам можно порадоваться за гениального полководца, который и в семьдесят лет оставался мужчиной в расцвете сил.